«Всю жизнь я занимаюсь социальными проблемами… Вообще меня зовут здесь «матерью Терезой». Чтоб вы знали», - именно так в недавнем репортаже НТВ ответила журналисту Татьяна Марголина, Уполномоченный по правам человека в Пермском крае, на вопрос о том, чему ее учили в США. Логика такого странного смыслового скачка становится понятной, если вспомнить, что именно во время своей стажировки она «познакомилась с американской системой оказания социальной помощи на всех уровнях власти». Сам же «уровень власти» Татьяны Ивановны, без преувеличения, весьма высок. И с этой своей властной высоты она с удивительной активностью пытается претворять в жизнь ВСЕ возможные (грантоносные, преимущественно) социальные проекты и новшества, диктуемые и рекомендуемые нашими западными «доброжелателями».
Пожалуй, за последние 15 лет у нас в крае не было какой-нибудь значимой «инновации» в сфере образования и соцзащиты, к которому бы не приложила свою властную десницу пермская «мать Тереза». И одним из таких модных новшеств, несомненно, являются школьные службы примирения (далее ШСП). С 2003 года Татьяна Ивановна проявляла чрезвычайно активное участие в их создании и бурном продвижении на ниве пермских учреждений среднего образования. Чтобы оценить масштаб этого рвения, сообщу читателю, что всего на сегодняшний день в России существует порядка тысячи служб примирения. Из них 535 (более 50%!) – в школах Пермского края, т.е. примерно в каждой второй школе! Об этом на прошедшем 25 сентября круглом столе с заметной гордостью сообщил нам Павел Миков, Уполномоченный по правам ребенка в Пермском крае (некогда правая рука Татьяны Марголиной, а теперь – глава своего собственного аппарата). Кстати, еще в 2006 году Администрация Пермской области издала приказ (Приказ от 30 июля 2007 года № 26-01-04-123 «Об организации работы по выполнению бюджетных заданий по предупреждению социально опасных явлений среди учащихся»), где в числе прочих пунктов предусматривалосьсоздание ШСП во всех школах Перми и области. Амбициозную сию задумку до конца реализовать пока не удалось, но сама заявка показательна.
Такова особенность очередного «пермского эксперимента». Создание ШСП здесь начиналось не с низов, по инициативе учеников и сотрудников, как требовала того каноническая модель, а прямо с самого верха, командно-административным путем. К слову сказать, так уж повелось в постсоветском Прикамье: всяческой «демократией» тут кормят чуть ли не насильно.
Разберем специфику такого явления как ШСП, настойчиво продвигаемого в Пермском крае в контексте так называемого восстановительного правосудия (ВП). Напомню, что под ВП понимается иная парадигма реагирования на правонарушения и преступления граждан, основанная на необходимости а) примирения жертвы и преступника с заключением в итоге примирительного соглашения; б) возмещения ущерба пострадавшему силами обидчика в соответствии с принятым соглашением; в) смягчения т.н. репрессивных форм наказания по отношению к преступнику.
Во имя профилактики детских правонарушений (под лозунгом которой, к слову, и внедряется вся система пресловутой ювенальной юстиции) предложено было распространить эту практику примирения не только на правосудие, но и на обыденную жизнь в школах, организовав для того специальные ШСП. Ведь именно в школах дети проводят большую часть времени! Соответственно, и количество конфликтов максимально высоко в школах. А конфликты между подростками – это якобы и есть источник правонарушений несовершеннолетних.
Сам этот вывод, мягко говоря, весьма спорный. Ведь известно, что в структуре правонарушений несовершеннолетних лидируют хищения (воровство, прежде всего) и угоны. Вы удивитесь, но сторонники «примирительных технологий» их тоже рассматривают как конфликты сторон (подменяя этим определением понятие преступления закона). Типа, одной стороне нужны деньги/имущество, а другая с этим не согласна. Скажете, абсурд? – Ничуть!
Так, в практике одной ШСП был описан случай примирения (получивший, к слову, первое место на одном из пермских краевых конкурсов) после кражи подростком фотоаппарата у мальчика из младших классов. И мама потерпевшего в рамках выяснения всех этих отношений действительно заявляла нечто вроде: «да, я понимаю, парню нужны были деньги, поэтому он отобрал фотоаппарат» и признавала за своим, пострадавшим, сыном вину в том, что он, понимаете ли, слишком доверчив. Вот такое вот «правосудие».
Для разрешения школьных конфликтов предлагается тот же самый метод, который используется в рамках ВП – т.н. «восстановительная медиация». Напомню, что вообще медиация – это такое посредничество в спорах, при котором ведущий, не предлагая своих решений и не принимая ни одной из сторон, помогает спорщикам принять устраивающее их соглашение. Так сказать, просто служит катализатором. Цель медиатора – соглашение. Все остальное – примирение сторон, восстановление отношений и пр. – возможные, но совершенно не обязательные побочные эффекты. Однако именно эти побочные эффекты являются центральным звеном «восстановительной медиации». И именно «восстановительная медиация» получила свое наибольшее развитие в России. Во многом, неутомимыми трудами сотрудников НКО Центр «Судебно-правовая реформа», возглавляемой Рустемом Максудовым (фото слева) и активно сотрудничающей и с Татьяной Марголиной, и с многочисленными службами примирения в крае.
Пару слов о характере работы школьных служб примирения. Основные принципы таковы: медиаторами (еще раз подчеркиваю, что речь идет не о медиации как таковой, а о восстановительной медиации) в них трудятся специально обученные педагоги и школьники. Руководит службой социальный педагог, тогда как ему помогают прошедшие стажировку старшеклассники. Теоретики ШСП, главным из которых, безусловно, является Антон Коновалов, один из основателей Центра «Судебно-правовая реформа», считают, что подросткам в школе будут больше доверять, как своим. А значит, и узнать можно побольше, и в душу залезть поглубже. Если на примете появляется конфликт (ученик-ученик, учитель-ученик, ученик-родитель и т.д.), наши примирители проводят предварительные беседы с обидчиками и пострадавшими, предлагая свои услуги. Получив согласие – приступают к делу и долго, порою по два-три месяца, собираются, разглагольствуют, перетирая возникшее недоразумение. Проводя процедуру, они исходят из принципа, что обе стороны виноваты (и обкраденный мальчик, и вымогатель), у обеих сторон равные права (и у оскорбленного учителя, и у малолетнего разгильдяя). Соответственно, обе стороны должны осознать свою вину и «взять на себя ответственность» за случившееся, договориться, если нужно, о возмещении ущерба – всё простить и помириться. В случае деяний криминального характера – походатайствовать о закрытии дела в суде и смягчении наказания несовершеннолетнего.
Казалось бы, к чему все эти танцы вокруг примирения? Мы учились без этих ухищрений, наши родители, дедушки и бабушки обходились без ШСП и совершенно от этого не страдали. На этот вопрос идеологи ШСП нам непременно отвечают, что «в мире растет количество конфликтов» на почве материальных, национальных и прочих различий. И что без специальных служб никак невозможно ни справиться с учебным процессом, ни привить новому поколению «цивилизованные формы общения». Однако на этом фоне весьма специфически прозвучало мнение Елены Тополевой-Солдуновой, члена Общественной палаты РФ и Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, высказанное во время конференции «Медиация как культура согласия и ресурс развития регионов России». Эксперт заявила, что она постоянно сталкивается с растущим уровнем конфликтности в обществе, и связано это с формированием гражданского общества, которое учится отстаивать свои права. То есть, сначала мы эти самые права усиленно продвигаем, а потом, констатируя ухудшение ситуации, заявляем, что теперь необходимо продвигать следующее нововведение? Увы, именно таким образом делаются дела в постсоветской России.
Одна из важнейших декларируемых задач внедрения ШСП в практику школьной жизни – постепенное замещение восстановительными технологиями т.н. «авторитарных форм воздействия» учителей на учеников. Как с сожалением и осуждением отмечает Антон Коновалов: «Реагирование на противоправное действие школьника осуществляется в трех направлениях: угрозы, исправление поведения специалистами, вытеснение конфликта (иногда вместе с ребенком) за пределы школы. С точки зрения взрослых, конфликтов в школе нет! (особенно конфликтов ученик – учитель). Есть недопустимое поведение учащихся, которое надо пресекать». Стало быть, сам Антон Юрьевич, отец-основатель ШСП, считает, что к «недопустимому поведению учащихся» надо относиться как к конфликтам «учитель-ученик»? Конфликтам, подлежащим разбору в ШСП? Разбору, основанному на принципах «оба виноваты» и «оба правы»? Но ведь это бесстыдная подмена! Подмена понятий нарушения общественного порядка и преступления закона индивидуальными разборками между обидчиком и потерпевшим.
Еще очень хочется напомнить нашим новаторам о том, что в мире (и пока еще в российском образовании) существует такое понятие как дисциплина, которая предстает необходимым элементом качественного образования. И зачастую поддерживается она – о, ужас! – посредством поощрений и наказаний. В то время как никому еще не удавалось делать это с помощью одних только увещеваний, взываний к совести и длительных проникновенных бесед. Но, увы, дисциплина больше не в почете: она вынуждена раскланиваться и отступать перед новым идолом под названием «права детей». К слову, именно этому идолу неистово поклоняется Павел Миков и с нескрываемым рвением пытается привлечь к своей вере как можно больше детей и коллег.
Повальное внедрение ШСП предстает инструментом разрушения вертикальных отношений между учителем и учеником. И тому есть ряд примеров: как в результате медиации учителя признавали свою вину перед нарушающими дисциплину подростками, а директора школ шли на уступки нерадивым ученикам. В одном из описанных случаев перед провинившимся системным прогульщиком извинялся работавший в школе ветеран афганской войны. Подобное низведение авторитетов – мощнейший удар по воспитанию подростков, превращающий и без того сильно пострадавшую в 90-е годы воспитательную функцию школы – в слизь.
В дополнение к этому ШСП, если верить словам идеологов, организаторов и участников школьной медиации, призваны сформировать особую сеть школьного самоуправления, назначение которой – защита прав и интересов учеников перед руководством школы. То есть, опять же, имеется в виду инструмент расшатывания вертикальных отношений в школе. И этим дело не ограничивается. Так, например, судя по тексту некоторых листовок, рекламирующих ШСП, замах инициативы весьма велик. Оцените «призыв» службы медиации одной из якутских школ: «ВНИМАНИЕ. Вам кажется, что мир несправедлив? Вас мучают проблемы? Вы не рассматриваетесь сверстниками как ЛИЧНОСТЬ? Если что-то из этого про вас, то обращайтесь в ШКОЛЬНУЮ СЛУЖБУ ПРИМИРЕНИЯ! Наши двери будут открыты для вас и для ваших проблем. С нетерпением ждем вас!»Социальный педагог Саратовской области Владимир Половинко не без гордости сообщает нам о том, что: «Иногда, для некоторых детей младшего звена, медиаторы Службы примирения становятся значимыми старшими (особенно для тех, где эмоциональные связи между членами семьи нарушены), к которым дети начинают обращаться с другими своими проблемами, или приводят друзей со схожими трудностями». А Уполномоченный по правам ребенка в РФ Павел Астахов в свое время даже предлагалпродвигать ШСП с целью профилактики детских суицидов! Иначе говоря, в каком-то смысле, формируется сеть перехвата влияния на детские умы, по сути, в ущерб учительскому и родительскому влияниям.
У этой сети до сих пор был единый центр в виде негосударственной организации Центр «Судебно-правовая реформа», из которого расходились «лучи» вторичных и третичных Центров обучения школьных медиаторов. Кстати, забавный факт: после недавнего принятия Правительством РФ «Концепции развития служб примирения», глава «Судебно-правовой реформы» Рустем Максудов разразился бурной критикой. Смысл этих претензий можно выразить фразой: «вы тут всю школьную медиацию хотите под себя подмять, а мы ведь первые на эту поляну пришли – надо делиться!» Стало быть, не все еще потеряно, коли НКО жалуются на то, что государство их от кормушки своей оттесняет (сразу вспоминается история АНО «Пермь-36»).
Почему я говорю «кормушка» – потому что обучение «примирительным технологиям» обходится недешево и, чем шире сеть ШСП, тем прибыльнее это дело для авторов методик и тренингов. Но, дабы свой товар интенсивно продвигать, отцы-основатели «восстановительной медиации» его отчаянно рекламируют. Якобы службы медиации не только позволят снизить количество конфликтов и правонарушений несовершеннолетних, но и позволят избавиться от такого способа выяснения отношений в школах, как «стрелки»! Кстати, после долгих поисков мне так и не удалось найти ни одного сообщения об успешном решении проблемы «стрелок» посредством процедуры примирения. Что же касается разрешенных с помощью школьной медиации конфликтов, то, например, всего их количество за 2012 год составило примерно 4 тысячи. То есть в среднем по 4 конфликта на одну службу примирения в течение года. Забавно, что, общаясь с журналистами на конференции, посвященной медиации, Татьяна Марголина и Надежда Кочурова, зампред Правительства Пермского края по социальной политике, утверждали, что на одну школьную службу медиации приходится порядка 90 разрешенных конфликтов! Откуда свалились вдруг эти цифры, неведомо, но налицо желание излишне приукрасить реальность.
Как недавно на круглом столе, посвященном участию детей в реализации «Национальной стратегии действий в интересах детей», рассказывала юная участница одной из Пермских служб примирения: «Работа ШСП в нашей школе практически сводится к нулю». Этот эффект она справедливо связывала с активной досуговой жизнью школы: множеством проектов, совместных занятий, объединяющих детей и педагогов. И действительно, общее благое дело – вот, что является лучшим средством примирения, понимания и того самого «привития цивилизованных норм общения», о котором без устали говорят идеологи ШСП. И это общее дело пытаются подменить другим общим «как бы делом» – выяснением отношений в тесных кружках. В иные времена это бы назвали лоботрясничеством и тунеядством. Но – теперича не то, что давеча. Сегодня деятели, активно в свое время участвовавшие в разрушении системы досуга для детей, бурно сигналят о росте преступности в подростковой среде. И в качестве панацеи нам предлагают сомнительные нормы ювенальной юстиции, как то: специфически понимаемые права ребенка, «восстановительные технологии», телефоны доверия и пр.
Лариса Магданова. РВС, Пермь.