Как сообщает Патриаршая комиссия, недавнее предложение сенаторов об ограничении химических абортов является инициативной благой, но не достаточной для борьбы с таким социальным явлением.
Напомним о специфике такого уничтожения плода внутри чрева матери.
Химический аборт осуществляется с помощью препарата мифепристон (мифегин, пенкрофтон, RU-486). «Создатели и продавцы мифепристона используют созданный ими миф о якобы безопасности химического аборта, хотя это неправда. По существующим правилам, мифепристон должен использоваться только в стационарных условиях и никогда – самостоятельно».
Но соблюдение этих норм невозможно контролировать, и выбор потенциальных мам может склоняться в сторону «легкого» избавления от ребенка. И так как в категорию с «нежелательной беременностью» могут попадать совсем юные девушки, для них беспрепятственный способ совершить аборт самостоятельно, становится доступен, как никогда раньше. Это и стало предметом беспокойства политиков.
Самый очевидный аргумент о вреде «химического аборта» это:
«во-первых, опасность для жизни женщин в связи со свободным распространением таблеток».
«Во-вторых, много абортов уходят от статистики, что приводит к радующим глаз цифрам, что число абортов снижается и снижается».
По мнению автора статьи протоиерея Максима Обухова ждать чего-то положительного от запрета медикаментозного способа «выведения» плода не приходится, так как речь идет об относительно небольшом ограничении доступности мифепристона при отсутствии механизма контроля над его распространением.
«Надо иметь в виду, что в течение нескольких лет, при попущении Минздрава и абортного лобби химические аборты активно внедрялись в России. В течение нескольких последних лет, проводилась агрессивная маркетинговая политика по внедрению «аборта таблеткой».
Проабортное лобби законодательными поправками вывело беременность из особого женского положения в категорию болезни. Так как препараты для аборта вошли в определение понятия лекарственного средства, что есть нонсенс, так как медицина не знает такой болезни, как беременность. Тем не менее в нашем законодательстве действует именно такое, расширенное, определение лекарственного средства.
Подобного рода действия не носили бы такой всеобъемлющий характер, если бы не финансовая помощь из-за рубежа, говорит автор.
«Как можно было допустить, что иностранцы из откровенно враждебных стран пропагандируют аборты в России?»
Протоиерей выражает надежду на то, что приведенные последствия, вызванные небезопасным химическим прерыванием беременности, реально взволновало законодателей, а не просто дало им пищу для предвыборного пиара.
Но если даже меры, касающиеся контроля «химического аборта», будут введены, то они лишь будут снимать симптомы, а не сражаться с болезнью, которая поразила нашу страну больше, чем остальные страны бывшего СССР.
Камнем преткновения в законодательном решении проблемы абортов всегда будет эмбрион. В нашей стране отсутствует юридически оформленный статус эмбриона. Несмотря на то, что сегодня нерожденного ребенка можно увидеть в трехмерном виде, сделать ему анализы и назначить лечение. В Латвии, например, введено обязательное прослушивание сердцебиения будущего ребенка, что пробуждает здоровый материнский инстинкт у латышских женщин.
По мнению Максима Обухова, пока не будет четкого оформленного положения о статусе эмбриона, «невозможно не то что устранить проблему, но даже приблизиться к ее решению».