Свежая татуировка «К85-160» на левом предплечье Лоры Кландер напоминает о её детстве. Кландер было 9 месяцев, когда южно-корейская мать оставила её в полицейском участке в Сеуле. Полицейские доставили её в службу «Holt Children» - местное агентство по усыновлениям, где работник присвоил её делу номер К85-160. Шла всего вторая неделя 1985 года, но она была уже 160-м ребенком, попавшим в агентство за тот месяц, и ей предстояло стать одним из 8800 детей, отправленных из Южной Кореи в тот год. Кландер вошла в число самой большой партии усыновлённых детей, вывезенных из какой-либо страны за всю историю: за прошедшие шесть десятков лет как минимум 200000 корейских детей – что приблизительно равно населению Де-Мойна (столица штата Айова - прим. переводчика) – подверглось процедуре усыновления в более чем 15 стран мира, подавляющее большинство – в США.
Кландер, в свои 30 немного наивна и склонна к умалению своих качеств. («Я была одной из тех полненьких девочек в очках и в футболке от Лизы Франк [1]», - говорит она, покачивая головой, вспоминая годы, проведённые в средней школе). Тем не менее по ней видно, насколько эта тема для неё важна. По её словам, она сделала себе татуировку на руке, чтобы выразить своё несогласие с практикой усыновления. «Я была всего лишь предметом сделки. Мне был присвоен номер, как его присваивают уголовникам и душевнобольным».
Лора Кландер в Сеуле. Она вытатуировала номер своего дела на руке.
Кландер, выросшая в Висконсине, вернулась в Южную Корею в 2011 году, там я её и встретила одним февральским вечером в прошлом году, а также трех её друзей, все они прошли процедуру усыновления из Южной Кореи в Соединённые Штаты. Мы находились в ресторане, расположенном в квартале Сеула под названием Хонгдэ, известном своими художественными галереями, барами и недорогими ресторанами. Снаружи – улицы заполненные студентами, музыкантами, художниками и клубной молодёжью. Этот квартал также облюбовали 300 – 500 человек, прошедших через усыновление и вернувшихся в Южную Корею, в основном из Соединённых Штатов, но также и из Франции, Дании и других стран. Большинство из них ничего не помнит о стране, которую они покинули детьми, и с трудом говорит по-корейски. Но они вернулись в надежде на воссоединение с Южной Кореей, своими родными семьями и такими же, как они детьми, прошедшими через усыновление.
В ту ночь Кландер и её друзья собрались отведать Пибимпап (рис с овощами и мясом), тушёное тофу, блинчики с зелёным луком и заказали бутылочное пиво и соджу (традиционный корейский крепкий алкогольный напиток). Каждый за столом - член Корейского Сообщества Усыновлённых (КСУ). Это сообщество создавалось как клуб любителей чтения в 2004 году небольшой группой политически продвинутых отданных на усыновление корейцев (в основном девушек – изначально в сообществе был лишь один мужчина), которым было слегка за 30. Они начали разбираться, почему матерям-одиночка
Со временем КСУ отказалось от требований прекратить практику усыновления. Они вызывали слишком много споров, по мнению усыновлённых, как пишет один из основателей сообщества Дженни На в истории КСУ: «людям сложно не потерять интерес после слова «остановим!»». Однако за последние несколько лет члены сообщества – совместно с другими активистами движений, связанных с усыновлением – провели невероятную по интенсивности политическую кампанию по лоббированию изменений в законодательстве
Некоторые из этих лидеров, включая Кландер и её подругу Ким Стокер, которая также присутствовала на ужине тем вечером, хотели бы полностью остановить поток усыновляемых детей из Кореи. «Я понимаю страстное желание родителей иметь детей», - говорит Стокер, которая в свой 41 год была самой старшей в группе, сидящей за столом. «Позитивное восприятие семей, отличных от общепринятых стандартов, - это прекрасно», - говорит она. Но при этом добавляет: «Я не думаю, что правильно усыновлять детей из другой страны или, более того, другой расы, и при этом платить за это серьёзные деньги. Я не думаю, что хорошо, когда ребёнка увозят от его родственников и лишают его привычной обстановки. Это явление очень соответсвует современному обществу».
Ни Кландер, ни Стокер не считают, что международное усыновление будет прекращено в Южной Корее в обозримом будущем. Однако они хотят положить ему конец. «Наша задача – сделать так, чтобы такие, как мы, исчезли», - говорит она.
В 1954 пара из Орегона, Берта и Гарри Холт, посетили собрание в местном лектории, чтобы увидеть презентацию, подготовленную Мировой Миссией – Христианской организацией спасения – и посвященную сиротам Корейской Войны. В то время Южная Корея еле-еле начала оправляться от кровопролитного конфликта с Северной Кореей. «Мы никогда не видели таких истощённых рук и ног», - писала Берта, медсестра с глубокими христианскими убеждениями, она носила круглые очки в проволочной оправе, - «Такие тоскливые маленькие лица, ищущие заботы». Закон запрещал усыновление семьями более двух детей из-за границы. Однако в 1955 сенаторы из Орегона пролоббировали Закон об Облегчении Процедуры Усыновления Некоторых Сирот Корейской Войны, который был одобрен Конгрессом специально для того, чтобы семья Холтов могла усыновить четырёх мальчиков и удочерить четырёх девочек из Южной Кореи. История о том, как лесоруб и фермер Гарри Холт вернулся домой с восемью детьми, была напечатана в газетах по всей стране, и вскоре Холты были завалены письмами от семей, которые тоже хотели бы усыновить сирот войны. В течение года пара организовала Программу Усыновления Холта в Соединённых Штатах (впоследствии было основано её представительств
В 50-х большинство детей, доступных для усыновления, были помесью различных рас – «Уличная пыль», как их ещё называли – их отцами были солдаты ООН и американские военные. Часть из них, брошенных или разлученных с родителями, попадала в приюты. В послевоенном хаосе было непонятно, живы ли ещё их родители. Однако в ряде других случаев матери отказывались от таких детей из страха, что их семьи в противном случае будут рассматриваться как семьи изгоев.
В 60-х и 70-х годах в стране быстрыми темпами шла индустриализация и урбанизация, росли показатели разводов и подростковой беременности. Бедные матери-одиночки из рабочего класса получали очень незначительную или не получали вообще никакой помощи от государства. Большинство детей, усыновлённых в этот период, являются корейцами по крови. В то же самое время количество детей, доступных для усыновления в Соединённых Штатах в семидесятые годы, сократилось, так как упростился доступ к контрацептивным средствам, были узаконены аборты и улучшилось отношение в обществе к матерям-одиночка
К этому моменту Южная Корея уже приняла Специальный закон по усыновлению, который создал законодательную базу для усыновлений, а также утвердил четыре агентства по усыновлениям. На начальном этапе, однако, возникли проблемы. Законодательство
К 1985 году, когда Кландер прибыла в Соединённые Штаты, Южная Корея заработала себе репутацию «Каддилака» среди программ по международному усыновлению, благодаря наличию стабильной эффективной системы, поставляющей здоровых детей. Количество усыновлений было впечатляющим – 24 ребёнка вывозилось из страны каждый день. Продолжающийся рост был тем более необъясним, так как состояние экономики Южной Кореи значительно улучшилось. В тот год ВВП Южной Кореи достиг 20-го места в мире и был чуть ниже, чем у Швейцарии, и в следующем десятилетии он продолжил свой рост. Когда телевизионный канал NBC в 1988 году освещал Олимпийские Игры в Сеуле, мир увидел страну с молодой демократией, множеством небоскрёбов, вновь отстроенных дорог, Брайен Гэмбел (известный тележурналист канала NBC) отметил, что Южная Корея предпочитает не упоминать об «экспорте детей». Северная Корея также подвергала критике своего соседа за вседозволенность законодательства в области усыновления детей.
Униженные этим власти Южной Кореи пообещали сократить практику международного усыновления, частично благодаря предоставления финансовой помощи и дополнительного медицинского обслуживания для южнокорейских семей, решившихся на то, чтобы взять себе приемного ребенка. Однако они проявили гораздо меньший интерес в том, чтобы помочь матерям-одиночка
Тем временем семьи в Соединённых Штатах начали усыновлять детей из различных стран по всему миру. Если в 1990 г. Соединённые Штаты усыновили только 7000 детей, то в 2004 году на пике международных усыновлений это число выросло до 24000 и включало в себя детей из Китая, России, Гватемалы, Южной Кореи, Украины, Колумбии, Эфиопии и десятков других стран.
Я попала в число этих усыновителей. После нескольких выкидышей мне с моим мужем удалось усыновить двоих детей – одного ребёнка из США и одного из-за границы. Изначально мы предпочли усыновление внутри страны, так как хотели осуществить открытое усыновление, когда ребёнок поддерживает контакт со своими биологическими родителями. (Согласно результатам исследований, открытое усыновление гораздо более распространено, чем международное, оно психологически более комфортно для усыновляемого и его биологических родителей.) В 2003 году в Калифорнии, где мы тогда жили, родилась наша старшая дочь – наполовину японка, наполовину негритянка.
Но когда мы решились на повторное усыновление пару лет спустя, нам с мужем было уже слегка за 40 и мы опасались, что усыновление внутри страны растянется на годы. Соответственно, вместо него мы обратили свой взор на Гватемалу, где процедура усыновления проходит быстрее, а большинство детей живёт в патронажных семьях, где они получают больше внимания, чем в приютах. В отличие от Китая и многих других стран, в Гватемале семьи усыновителей могут познакомиться с биологической семьёй ребёнка в процессе усыновления и поддерживать связь с ними впоследствии, обмениваясь фотографиями, письмами и визитами.
Эми Гинтер, Сеул, квартал Гангнам. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Лора Клунгер в мясной лавке, Сеул, квартал Гангнам. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Бенджамин Хаузер с женщиной, владелицей фермы, на которой работали его приёмные родители.
Она забрала его из первой приёмной семьи в Дагу и передала в приют. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Аманда Ловелл, в центре Хонгдэ, неподалёку от университета Хонгик, где она учится. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Ким Строкер в студии радиостанции TBS, где она ведёт еженедельное радиошоу. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Вернувшиеся усыновлённые дети, в квартале Хонгдэ, после ужина, Сеул.
Слева направо: Ким Стокер, Лора Кландер, Ким Томпсон, и Тэмми Чу. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Я начала поиск агентств с наилучшей репутацией. Я постоянно слышала – в основном от других усыновляющих родителей и самих агентств, – что предпринимаются необходимые меры предосторожносте
Вероятно, он имел ввиду коррупцию: становилось всё более очевидным, что система усыновления в Гватемале, так же как и в Эфиопии, Вьетнаме, Камбодже и других местах, насквозь пронизана подкупом, запугиванием матерей и зачастую просто похищением детей. (Программу по усыновлению детей в Гватемале свернули несколько лет назад.) Или, возможно, он имел в виду то, что обычно родные матери усыновлённых детей относятся к беднейшим слоям общества и подвергаются дискриминации, у них нет возможности получить юридическую помощь, а власти, как правило, не выжидают необходимого по закону периода времени, в течение которого у матери есть возможность передумать. Он, вероятно, подумал, что гораздо лучше если бы деньги, многие тысячи долларов, которые все семьи усыновителей платили агентствам, вместо этого бы направлялись на то, чтобы помочь детям остаться в Гватемале. И ещё оставалась проблема, затронутая Ким Стокер: Можно ли допускать усыновление детей приёмными родителями другой расы?
«Ни один родитель не хочет, чтобы их дети подвергались дискриминации», - сказала мне Стокер тем вечером в Сеуле. «Но я думаю, будучи белым и живя в обществе белых, даже если вокруг вас по соседству присутствуют люди из разных культур, вы не сможете защитить своего ребёнка, когда он выходит за дверь вашего дома. Вы можете его хорошо обеспечить, но есть вещи, которых вы просто не можете прочувствовать, будучи белым».
Мы с мужем, по идее, принадлежим к поколению, которое больше смыслит и лучше подготовлено к воспитанию приёмных детей. Мы делали «правильные вещи»: ездили со своими детьми в Гватемалу и Японию (где живёт родная мать моей старшей дочери). Мы придерживались идеи открытого усыновления (с переменным успехом) и наши дочери имели доступ к своим данным и возможность поддерживать контакт со своими родными семьями. Друзья и школьное окружение наших дочерей принадлежат к различным национальностям. Ни я, ни мой муж не стесняемся говорить о сложностях усыновления и расовых проблемах.
Тем не менее мои дочери не узнают себя в лицах моем и моего мужа. Им придётся столкнуться с расизмом в своей жизни, тем, с чем ни мне, ни моему мужу сталкиваться не приходилось. Мои дети счастливы и глубоко привязаны к нам. Обычно при разговоре об усыновлении основное внимание уделяется приобретениям, однако каждое усыновление связано и с потерями для ребёнка и его биологической семьи. Эти потери я не могу до конца прочувствовать и восполнить.
Вероятно, именно это и имел ввиду тот гватемалец, когда увидел меня с моей дочерью. Я могла предложить ей любовь и финансовые возможности. Однако она была ещё одним ребёнком, который не по своей воле был вынужден покинуть свою биологическую семью и свою страну.
Перед тем как покинуть Южную Корею, Лора Кландер жила в приёмной семье и там она сделала свои первые неумелые шаги, держась за руку взрослого. Она могла сказать мама и понимала корейские слова. И потом, девять дней спустя своего первого дня рождения, она попала на борт рейса Корейских Авиалиний вместе с сопровождающим, предоставленным ей агентством Холтов, и проделала путь в 6500 миль до аэропорта Чикаго имени О’Хары.
Джейн Джонг Тренка и Люк МакКуинн выросли у приёмных родителей в Соединённых Штатах, сейчас со своей дочерью живут в провинции Чунгбук. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
В городке Франклин штата Висконсин, пригороде Милуоки, населённом преимущественно белыми, Кландер посещала Лютеранскую школу, в которой один из мальчишек годами изводил её: «Почему твоя кожа такая грязная?», «Ты выглядишь как чёрная кукла Барби», «Ты упала в грязь?» Её родители хотели ей хорошего и, как говорит Кландер, «скорее любили меня, чем нет». Но они не осознавали, насколько вопрос расы был важен в жизни их дочери. «Мои родители говорили мне, что они не различают цветов», - говорит Кландер. «Они не достаточно понимали это».
Когда я недавно разговаривала с её матерью, та сказала мне: «Я замечала, насколько некоторые вещи огорчали Лору. Но я говорила ей: «Ты не должна позволять этому тебя расстраивать. В мире будут и такие люди». Когда зашел разговор об удочерении, приёмная мать сказала Лоре, что её родная мать очень её любила, однако у Бога были другие планы. Подростком, злясь на то, что родители не понимают её чувств и того, через что она вынуждена пройти, Кландер раз за разом сбегала от них. Они тоже злились на неё. Когда она была старшеклассницей
В конце 90х – начале 2000-х, когда эксперты по усыновлению поменяли свою точку зрения и вместо того, чтобы советовать родителям «ассимилировать» своих детей, наоборот, стали предлагать им не стесняться и говорить с детьми об их усыновлении, признавать разницу в расе и подчёркивать, что они были рождены в обществе с другими традициями. Некоторые родители записывались в «поездки на родину» в Корею или отправляли своих детей в Корейские «культурные летние лагеря», где дети собирались в лесах Миннесоты или Калифорнии, чтобы изучать корейский алфавит, поп музыку или тэквондо.
Семья Кландер время от времени встречалась за ужином с друзьями, которые усыновили корейских детей и посещала ежегодный пикник для детей, усыновлённых из Кореи, который проводится неподалёку от Чикаго. Кландер испытывала двойственные чувства по этому поводу. Еда была великолепной, а кореянки, которые танцевали одетые в ханбок (корейский национальный костюм) были прекрасны, но она никак не осознавала себя кореянкой. «Они говорили мне, что это моя культура, но я не могла представить себя в традиционном корейском платье и с плотным пучком волос на голове». И несмотря на то, что к тому моменту, когда она уже была подростком – когда отличия от большинства воспринимаются как клеймо, которого дети стараются избегать – она уже имела опыт общения с другим приемным ребенком из Кореи, она «не хотела иметь ничего общего с усыновлёнными детьми».
В 2009 году Институтом усыновления Дональдса был проведён социологический опрос среди усыновлённых детей. Более 75% из 179 опрошенных корейцев, выросших в приёмных семьях с двумя белыми родителями, сказали, что они воспринимают себя белыми или хотели быть белыми, когда были детьми. Большинство из них констатировало, что они подвергались расовой дискриминации в том или ином виде, в том числе со стороны учителей. Только малая часть из них заявила, что они чувствуют к себе приветливое отношение со стороны людей своей расы. В отчёте по результатам этого опроса рекомендуется, чтобы родители делали для своих детей больше, чем просто декларировать мультикультурали
В колледже университета Висконсина, г. Мэдисон, Кландер нашла группы студентов, разделяющих её взгляды, она вступила в мультикультурное студенческое сообщество. После получения диплома магистра в области социального обслуживания, она начала работать в колледже Макластер, Миннесота, помогая студентам из национальных меньшинств и феминистских групп и работая в программе колледжа по предотвращению сексуального насилия. Её погружение в эти проблемы только усугубило её конфликт с родителями. «Я осознавала, что я была единственным человеком другой расы, с которым они вынуждены были столкнуться в своей жизни, и для них было очень легко отбросить мою точку зрения как ещё одну мою обиду». В какой-то момент она решила для себя: «Я отчаялась что-либо изменить в отношениях с моей приёмной семьёй».
Восемь лет назад она перестала общаться с ними, однако, по её словам, она надеется, что ситуация когда-нибудь изменится. Её мать, которая потеряла свою дочь, говорит: «Я сожалею обо всём, что мы делали неправильно для нее. Но мы не знали, что она чувствует. Я не могла добиться того, чтобы она поговорила со мной о важных для неё вещах или о том, что с ней происходит».
Корея – мой дом, но я не чувствую себя здесь вполне комфортно.
Летом 2010, когда ей было 26 лет, Кландер, наряду с более чем 500 усыновлёнными за рубеж корейцами со всего мира, посетила мероприятие, проводимое в Корее под названием Сбор. Для многих из них, часть из которых никогда не имела друзей среди усыновлённых корейцев, – это был потрясающий опыт. Они ели и выпивали вместе, некоторые едва могли вместе добраться до своих гостиничных номеров. Они вскользь говорили о своей жизни в Америке, делились историями о том, как незнакомцы удивлялись их хорошему английскому и о том, как встречали мужчин, которые думали, что азиатские женщины ни на что не годны в постели.
Кландер не посещала бары. Она была слишком стеснительной, чтобы петь караоке или раздеться вместе с другими усыновлёнными в корейской бане. Вместо этого она проводила время в разговорах до самого утра с несколькими женщинами. Днём они посещали семинары, посвящённые различным вопросам, таким как поиск биологических родителей или изоляции, которую чувствуют матери-одиночки. Потом Кландер прослушала лекцию Ким Стокер о том, что изучение корейского языка есть один из путей «почувствовать себя своим» в Южной Корее. Стокер выросла в Колорадо и Вирджинии и уже 15 лет прожила в Южной Корее, по матерински заботясь о более 20 усыновлённых в течение их первых месяцев жизни в Сеуле. Жизнь в Сеуле – самое осмысленное решение, которое она сделала в своей жизни, по её мнению. «Мы не принимали решений касательно того, что с нами произошло», - говорит она касательно того, что усыновлённые дети были вывезены из их страны, «И когда ты возвращаешься сюда, чтобы жить своей жизнью», - говорит она, «ты чувствуешь, что возвращаешься к своим». По словам Кландер, к концу выступления Стокер она почувствовала, что её «пригласили вернуться». И перед тем как покинуть Южную Корею, она решила, что ещё вернётся и будет там жить.
В течение последующего года, который она провела в Миннеаполисе, Кландер переживала о предстоящем переезде в страну, в которой у неё нет ни работы, ни друзей и языка которой она не знала. Тем не менее она уволилась с работы, попрощалась со своим молодым человеком («молодой белый мужчина, решительно настроенный против расизма», по её словам). Она упаковала свою одежду в большой чемодан, взяла две сумки с обувью, сумочку и книги Габриеля Гарсия Маркеса, Саула Алинского, Белла Хукса и воспоминания усыновлённых из Кореи. И улетела обратно к себе на родину, по билету в один конец.
К 2011 году, когда переехала туда Кландер, Сеул стал домом для сотен возвращающихся усыновлённых корейцев. Всемирное Сообщество Усыновлённых За Рубеж – крупнейшее и старейшее сообщество приёмных детей в Корее – облегчило для возвращающихся процесс адаптации в стране, эта организация помогает найти языковые курсы, службы перевода и организовывает различные мероприятия для облегчения процесса социализации. Самое главное, данная организация известна своими успехами в плане лоббирования возможности получения возвращающимися приёмными детьми виз F-4, данный тип визы позволяет им постоянно жить и работать в стране. Сейчас приёмные дети могут подавать документы для получения двойного гражданства.
Как и многие её предшественники, вначале Кландер поселилась в КоРут. Гостевой дом в Сеуле, в котором живут только бывшие приёмные дети, с очень дешевыми номерами и общим столом. Этот гостевой дом содержит пастор Ким До-Хун вместе со своей женой Конг Джунг. В двухэтажном здании, выстроенном из кирпича и природного камня, Ким воодушевляет вновь прибывших не только к изучению Сеула, но и заставляет их задуматься о политических проблемах, связанных с их усыновлением. В 90-х, будучи пастором в Швейцарии, Ким начал работать с приёмными детьми после случая самоубийства одного из них. Самоубийца оставил записку, в которой говорилось: «Я отправляюсь на встречу с моей родной матерью». Впоследствии, получив научную степень в области теологии, Ким посвятил свою магистерскую диссертацию проблемам родных матерей.
В 2008 году Ким и работники КоРут объединили свои усилия с организацией, под названием «Правда и Примирение для Сообщества Приёмных Детей Кореи», и одним из её основателей, Джейн Джонг Тренка, в попытке внести поправки в законодательство Южной Кореи, чтобы затруднить процесс международных усыновлений. Ким и Тренка, который вырос в сельской местности Миннесоты и вернулся в Южную Корею в 2004 году, чтобы быть ближе к своей родной семье, потратили три года на встречи с адвокатами-общес
В августе 2012 года они добились своего, были приняты поправки в закон об усыновлении. В данном законе введены ограничения, немыслимые несколько десятилетий назад. Женщина теперь по закону получает юридическую консультацию и должна ждать семь дней, прежде чем отдать своего ребёнка на усыновление. Все усыновления должны осуществляться в суде, это позволяет впоследствии приёмным детям найти свои биологические семьи (на сегодняшний день очень маленький процент приёмных детей могут найти свои биологические семьи).
Приёмные дети зачастую чувствуют близость со своими родителями, но многие говорят, что не только эта близость существует между родственниками. И это не только мои личные ощущения, говорят они.
Критики говорят, что закон создаёт слишком большие препятствия для женщин, которые на самом деле хотят отдать своих детей в приёмные семьи. С момента принятия закона, количество брошенных детей выросло – однако не ясно, стало ли это прямым следствием принятия закона. Они также отмечают, что в целом корейцы чувствуют себя некомфортно, принимая на воспитание чужих детей, найти приёмную семью в Корее – целая проблема. (Часть семей, готовых взять приёмных детей, хотят держать факт усыновления в секрете). Сторонники усыновления в Соединённых Штатах и других местах подвергают сомнению саму идею накладывания ограничений на процесс международного усыновления, где-либо в мире, особенно в нищих странах, где запрещены контроль над рождаемостью и аборты и правительства которых оказывают крайне слабую помощь детям и уж тем более детям, влачащим своё существование в приютах.
К лучшему или к худшему, однако похоже, принятые поправки дают желаемый эффект в Южной Корее. Усыновление в другие страны, и без того снижавшееся начиная с 80х годов и составлявшее около 1000 усыновлений в год в период с 2007 по 2012 год, в 2013 году сократилось до 263 случаев. Активисты также воспринимают данный закон как признание того, что их точка зрения что-то значит для общества. «Закон фактически учитывает мнение людей, которых он затрагивает – мнение приёмных детей и матерей одиночек», – говорит Тренка, которая в свои 42 недавно стала матерью (у них с её гражданским мужем 43 летним Люком МакКуинном есть трёхлетняя дочь), - «и это является доказательством того, что корейцы из приёмных семей могут заставить относиться к себе серьёзно и своими действиями изменить ситуацию».
Для Тренки и других корейских активистов вовлечённость в данную деятельность распространяется за пределы Кореи. При решении проблем, связанных с последствиями землетрясения на Гаити в 2010 году, Тренка во всеуслышание заявила, что усыновление из Гаити поражено теми же проблемами – подделка документов, направление детей в приюты при живых родителях – какие существовали в послевоенной Корее. Ким Стокер, наряду с другими активистами со всего мира, прошедшими через усыновление, делали заявления против ускоренной процедуры усыновления, предложенной правительством США по отношению к усыновлению из Гаити.
Совсем недавно, в пролом году, Тренка, совместно с другими повзрослевшими приёмными детьми из Вьетнама, Индии, Эфиопии и Колумбии, подвергли в Конгрессе Соединённых Штатов критике проект закона, направленного на облегчение процедуры международного усыновления. Согласно их доводам, поддержанным, кстати, международной службой помощи детям Холта, которое также публично выразило своё несогласие с ним, данный закон, в случае его утверждения, привёл бы к снятию мер по обеспечению безопасности детей при усыновлении и к отказу от финансирования ряда международных программ, направленных на оказание помощи детям.
Тренка также поддерживает контакты с активистами из других стран, включая Дженну Кук, приёмного ребёнка из Китая. В прошлом году она посетила конференцию в Южной Корее и у них завязалась беседа касательно прав усыновлённых детей. Недавний выпускник Йельского университета является одной из более 100000 детей, усыновлённых из Китая с начала 90х, и таким образом принадлежит ко второй по величине группе приёмных детей, вывезенных из одной страны. Она и её друзья хотели бы, чтобы Китай последовал примеру Южной Кореи и предложил усыновлённым детям возможность оформления визы F-4 (вида на жительство). «Очень важно, чтобы к нам относились как к диаспоре», - говорит Кук. «Мы собираемся вернуться в качестве представителей высокообразованн
Некоторым детям, усыновлённым в приёмные семьи из Китая сейчас слегка за 20 лет, усыновлённые дети из других стран сейчас в основном значительно младше. С конца девяностых около 29000 детей из Гватемалы и 14000 из Эфиопии были переданы в приёмные семьи в Соединённых Штатах. Большинство из них ещё не достигло возраста старшеклассников
Около 20:00 прохладным субботним вечером в феврале прошлого года, больше дюжины приёмных детей собрались за сдвинутыми вместе металлическими столами в Хогкик Сутбул Калби – Корейском барбекю-ресторан
Бенджамин Хаузер неподалёку от фермы в Дагу, где он прожил в приёмной семье до примерно пятилетнего возраста. Фотограф Марк Нэвилл, Нью-Йорк Таймс.
Как отметил Бенджамин Хаузер во время ужина в барбекю-ресторан
В детстве он и его братья были окружены друзьями различных рас и национальностей, и их отец, профессор Японской истории, готовил корейскую пищу и брал своих детей с собой в корейские рестораны. По окончанию школы, когда родители спросили, хотел бы он отметить окончание школы поездкой в Сеул или Париж на выбор, он выбрал Париж. Я вырос американцем», - говорит Хаузер, у него в ушах небольшие серёжки, а набриолиненные волосы торчат во все стороны. «Мои родители белые. Я не воспринимал себя корейцем. Я был недостаточно взрослым, чтобы изучить эту свою сторону». До переезда в Сеул у меня никогда не было азиатской подружки. «Это было частью моего желания быть белым».
Десять лет назад, работая менеджером в компании Отис в Олбани, он осознал, что «эта работа, продлится до конца моих дней – и мне чего-то не хватает». И он вспомнил, что когда-то, когда он жил в приюте, у него была цель – вернуться на молочную ферму, где жила его корейская семья. (Он узнал, что это была приёмная семья. Свою родную семью он так и не нашёл.)
Однако он боялся, что поиск своих корейских корней – это предательство по отношению к приёмным родителям. «Я опасался, что они могут сказать: «Мы заботились о тебе, почему тебе, тем не менее, хочется найти свою фостерную семью?»
Елеанна Ким, автор книги «Приёмная Территория», отмечает, что это опасение очень распространено среди приёмных детей, они боятся затрагивать такие темы со своими приёмными родителями, будь то поиск родных семей, возвращение в страну рождения или критика процедуры усыновления.
Родители Хаузера не были расстроены. «Я в основном боялась, что ему будет горько», - сказала мне Сюзанн Хаузер, его приёмная мать, имея в виду ситуации, когда усыновлённые дети не могут найти свои родные семьи или понимают, что их родные не хотят, чтобы их нашли. «Но он был уже взрослый, и это было его решение». Она со своим бывшим мужем также поддержала решение Бенджамина переехать в Южную Корею. Отец Бенджамина, Вильям Хаузер, сказал: «Я понимаю, что приёмные родители могут воспринять такие действия как попытку их оттолкнуть, но сам это так не воспринимаю ни в коей мере. В каком-то смысле, мы с ним стали ближе, с тех пор как он переехал в Южную Корею». Он и Сюзанн Хаузер относятся к микроскопическом
В итоге недовольство выразил средний брат Бенджамина – Аарон, он расстроился, по крайней мере по началу, от того, насколько сильно его брат полюбил Южную Корею. «Я думал, гордость от того, что он кореец, уменьшает его гордость тем, что он американец», - сказал он мне недавно. Эта позиция изменилась, когда Аарон посетил Сеул, где он занимался изучением корейского и познакомился с друзьями Бена. Он осознал, что такое проведение времени позволило ему в большей степени осознать, что он кореец, и это было приятно.
Несмотря на то что Бенджамин и его братья чувствуют близость со своими приёмными родителями, многие усыновлённые дети говорили мне, что чувства близости не всегда достаточно. «Дело не только во мне или моих личных переживаниях», – говорит Эми Миянг Гинтер, учитель вокала, которая написала театральную пьесу для одного актера, с которой она выступает в Сеуле и других городах, исполняя роли приёмного ребёнка и родной матери.
Выросшая неподалёку от Олбани, Гинтер с большой охотой играла на детской площадке с другими приёмными детьми, а также посещала детские лагеря, посвящённые корейской культуре. В то же время в школе её дразнили другие дети, называя то китаянкой, то японкой, и говоря ей, что её родители не могут быть её настоящими родителями. Тогда её приёмная мать пришла в школу и провела занятие по корейской культуре, параллельно рассказав об усыновлении, Эми помогала ей проводить это занятие. Однако её любовь к приёмным родителям не остановила её от попыток воссоединиться с родной семьёй и Южной Кореей. В 2004 году она воссоединилась со своей родной матерью (приёмный отец совершил вместе с ней эту поездку.) И потом, два года спустя, она вернулась туда снова и провела около месяца со своей матерью. (Родная мать очень боялась вновь её потерять и с большим трудом выпускала её из дома.) В 2009 году она переехала в Южную Корею и теперь регулярно проживает там. Гинтер сейчас 31 год, и практически каждый месяц она видится со своей матерью в Сеуле или в Кимчхоне – городе, расположенном в паре часов езды к югу от столицы.
«Моя жизнь в Соединённых Штатах, насколько хорошей она бы ни была, - сказала мне она однажды за обедом, - ни при каких обстоятельствах не стоила того горя, которое испытывала моя родная мать». Насколько Гинтер разобралась в ситуации, её родители испытывали серьёзные финансовые проблемы, когда родилась она, их младшая, третья дочь. Её отец тогда сказал матери, что уйдёт от неё, если та не откажется от Эми. (В итоге он всё равно ушёл). «У матери просто не оставалось выбора», - говорит Гинтер.
У усыновлённых детей, конечно, тоже не было выбора, и многие из них возмущены мыслью, что они должны быть благодарны – что вероятно, в итоге они в лучшем положении, чем могли бы оказаться. Как пишет Тренка в своих воспоминаниях под названием «Язык Крови»: «Как я могу оценить, в какой степени потеря моей культуры и языка компенсированы мне свободой, которую мне даёт Америка, с возможностью иметь равные права с мужчинами? Как человек, которого вывезли в детстве, вообще может оценить, как бы оно всё обернулось, если бы он остался в Корее? Как много возможностей по получению образования я должна обозначить в «листке учёта», сказать, что мне стоило отказаться ради этого от своей матери? Как усыновлённый ребёнок может противопоставить свои ужасные утраты с благодарностью, которую он испытывает по отношению к своей новой стране и приёмным родителям?»
Каждый раз, когда я обсуждала с приёмными детьми в Сеуле причины, по которым они вернулись обратно, разговор неизбежно перекидывался на причины, по которым они покинули страну. Для многих из них жизнь в Сеуле протекает между тёплым приёмом и неожиданной отчуждённостью. (Ситуация в чём-то схожая с ситуацией, когда азиатский приёмный ребёнок взрослеет в белой семье в Соединённых Штатах.) «Корея – мой дом», - говорит мне Аманда Эунха Ловелл, - «но я не чувствую себя здесь вполне комфортно».
Ловелл в свои 36 лет преподаёт английский язык в начальной школе и учится в университете, где в качестве курсовой работы снимает документальный фильм о приёмных детях, возвращающихся в Южную Корею. Она выросла в городе Ипсвич, штат Массачусетс. И живёт в Сеуле уже 6 лет. У неё есть преимущество по сравнению с другими приёмными детьми: она неплохо говорит по-корейски, и это позволяет в большей мере чувствовать себя как дома. Но как и многие другие возвращающиеся усыновлённые дети, она вынуждена приспосабливатьс
Ловелл далеко не уверена, что захотела бы растить своих детей в Южной Корее с ее доведённой до крайности состязательность
Ловелл, одна из очень немногих знакомых мне вернувшихся приёмных детей - девушек, которая смогла обзавестись молодым человеком – корейцем. Он музыкант и говорит ей, что он не является типичным корейским парнем. Тем не менее «он задевает меня, говоря: «ты должна поступать так-то и так-то», - говорит она, подражая голосу своего партнёра. Лора Кландер также отмечает, что так или иначе, гендерные роли поведения впечатаны в повседневную жизнь: девушки, прошедшие через удочерение, с точки зрения корейцев, выглядят менее женственно, они ходят в сандалиях и сами носят свои покупки из супермаркета – это резко контрастирует с поведением молодых кореянок, которые ходят на высоких каблуках, в коротких юбках и пользуются большим количеством косметики. Корейцы также считают некрасивым, когда женщина курит на публике. Зачастую, когда в дом к девушке приходит мастер, чтобы что-либо починить, он изъявляет желание иметь дело только с её мужем. «В США мне постоянно напоминали, какой я национальности, - говорит Ловелл, - здесь мне постоянно напоминают, какого я пола. Вероятно, в Соединённых Штатах, женщины себя чувствовали подобным образом в шестидесятых».
Для многих приёмных детей подобные культурные различия, наряду с тем, что они не владеют родным языком, являются очень чувствительной проблемой, с которой они вынуждены сталкиваться в родной стране. Все эти обстоятельства, взятые вместе, укрепляют их в осознании того, что они не являются в полной мере ни американцами, ни корейцами. Вместо этого у них есть какое-то третье пространство для жизни: смесь востока, запада, белых и чего-то ещё. Это довольно сложное место, но оно не обязательно так уж плохо: «В какой-то степени я горжусь своим промежуточным положением», - недавно написала мне Ловелл по электронной почте.
Я ожидаю, что мои дети тоже будут жить в этой среде, вместе с Ловелл и большим количеством прочих приёмных детей. У обеих моих дочерей их национальные корни и родные семьи глубоко отпечатались в сердцах. И если они когда-нибудь решат пожить в странах своих родных матерей год или пять лет, или больше, я надеюсь, что смогу поддержать их в этом решении. Если жизнь там восполнит какие-то пустоты в их душах, даст им чувство сопричастности, как я могу быть против этого?
В будущем, я думаю, мои дети зададут мне очень тяжёлые вопросы. Возможно, они спросят у меня и моего мужа, на каком основании мы решили, что были подготовлены к воспитанию детей другой расы? Мои дети могут поинтересоваться
Я надеюсь, мне не придётся оправдываться, и я смогу откровенно ответить на эти вопросы. Я надеюсь, что при этом я буду всё ещё помнить о том, что одновременно две вещи могут быть правдой: любовь моих дочерей к нам и их потребность знать, как и почему мы с ними стали семьёй.
Печатная версия данной статьи выйдет 18 января 2015 года, на странице MM30 воскресного выпуска под названием: «Вернувшиеся».
MAGGIE JONES / Мэгги Джонс , Нью-Йорк Таймс, США.
http://www.nytimes.com/2015/01/18/magazine/why-a-generation-of-adoptees-is-returning-to-south-korea.html?_r=1
1. Лиза Франк – американский дизайнер одежды, специализирующий
Степан Полихов, РВС.